Глубоко в сердце бескрайнего, древнего леса, куда не проникают карты и куда давно перестали ходить даже самые отчаянные путешественники, лежит город, ставший ловушкой для душ. Это место, не имеющее названия на языке людей, обладает странной, почти живой притягательностью, заманивая к себе заблудших, уставших, отчаявшихся найти дорогу домой. Попасть сюда случайно – судьба, от которой нет спасения, ибо каждый путь, ведущий прочь, неизбежно закручивается в петлю, возвращая путника обратно на заросшие мхом булыжники центральной площади. Город не отпускает. Его чары, тихие и невидимые, как утренний туман над крышами, опутывают волю, заставляя мириться с новой, абсурдной реальностью. Стены домов, увитые плющом, хранят молчание веков, а в окнах, лишенных стекол, отражается лишь густая, непроглядная зелень леса, ставшего и тюрьмой, и единственным пейзажем. Днем, под скупым светом, едва пробивающимся сквозь плотный полог крон, невольные обитатели этого места пытаются выстроить призрачное подобие нормальной жизни. Они ремонтируют старые колодцы, в которых, кажется, уже нет воды, обсуждают за столом в единственной таверне бесконечные, лишенные надежды планы побега, чертят на пыльном полу сложные схемы предполагаемых выходов. Эта деятельность – ритуал отчаяния, попытка удержаться за здравый смысл в мире, где он давно утратил силу. Но с последним лучом солнца, когда лес погружается в абсолютную, густую тьму, вся дневная суета замирает в леденящем кровь ужасе. Ночью город принадлежит им – лесным обитателям, чей истинный облик не видел никто из оставшихся в живых. Они приходят с наступлением темноты, незваные и неумолимые гости, чьи шаги не слышны, но чье присутствие ощущается каждой клеткой – как ледяное дыхание за спиной, как шепот в абсолютной тишине, как движение теней, независимое от ветра. Это время не для поисков выхода, а для спасения. Жители баррикадируются в самых крепких домах, гасят любой источник света и затаившись, в мучительном страхе, пережидают часы до рассвета, молясь только об одном – чтобы скрип половиц за дверью не означал, что кто-то или что-то уже внутри. Цикл повторяется изо дня в день, из ночи в ночь, медленно стирая границу между надеждой и безумием, превращая жизнь в бесконечное ожидание либо чуда, либо того, что однажды ночью баррикада не выдержит.